Верховский Н.П о Батюшкове. Часть 6

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10

6

Батюшков был участником крупнейших событий европейского значения - патриотического подъема русского народа в борьбе против Наполеона, с одной стороны, и победы реакции над Наполеоном - с другой. Первое вызывает в нем воодушевление, второе - скептицизм по отношению к истории и разочарование. «Великая нация! Великий человек! Великий век! Всё пустые слова, мой друг, которыми пугали нас наши гувернеры». Обращение к итальянскому и французскому Возрождению (Монтэнь) поддерживает это воззрение, особенно Монтэнь, с его сожалением об утрате героического прошлого и его скептическим стоицизмом по отношению к современности. Монтэнь «в самые бурные времена Франции, при звуке оружия, при зареве костров, зажженных суеверием, писал „Опыты“ свои и, беседуя с добрыми сердцами всех веков, забывал недостойных современников».

Батюшков начинает сильно интересоваться перспективами народно-исторического стихотворного жанра, в частности балладой Жуковского. «Пришли нам свою балладу, которой мы станем восхищаться, как Спящими девами, как Людмилой», пишет он Жуковскому в июне 1812 г. Он одобряет патриотическую поэзию Жуковского, но ждет большего. «Ты, наш балладник, чудес наделал, если не шпагою, то лирой... Пиши, и пиши более, но что-нибудь поважнее... тебе пора заняться предметом, достойным твоего таланта». Он ждет, что Жуковский напишет эпическую поэму. «Какую? Она в голове его, а некоторые рассеянные члены ее в балладах».

Эти перспективы возникают перед Батюшковым в связи с его мечтами о своем дальнейшем поэтическом развитии. «Мне хотелось бы дать новое направление моей крохотной музе и область элегии расширить. К несчастью моему, тут-то я и встречусь с тобой».

Возможность постановки вопроса о расширении области элегии подготовлена работой Батюшкова над исторической элегией.

Толчок исторической элегии дали события 1812 г. Они позволили перейти от подражаний Оссиану («Мечта») и французскому «трубадурскому жанру» («Сон воинов» из поэмы Парни) к произведениям более значительным, начиная со стихотворения «К Д. В. Дашкову» (1813), повлиявшего на стихи Пушкина и Тютчева. Вслед за этим Батюшков создает «Переход через Неман» (1813) и «Переход через Рейн» (1816-1818).

«Переход через Неман» интересен своим патриотическим настроением, воодушевившим поэта. После Державина в русской лирике вновь возникает батальная тема и стремление воспеть военную мощь русского народа.

Трактовка батальной темы у Батюшкова сильно отличается от господствовавших в тогдашней русской поэзии изображений 1812 г., нередко подменявших показ армии и боя изложением малозначительных раздумий поэта (ср. первые стихи Туманского) или архаически стилизовавших материал. Даже Жуковский не нашел ничего поэтического в боевых средствах современной армии, за что его справедливо упрекает Белинский. В «Певце во стане русских воинов» Жуковского «летают и свистят не пули, а стрелы», воины сражаются «с мечами и копьями». Белинский порицал Жуковского за то, что он не сумел воспеть «жерла пушек», «дула ружей», «трехгранный штык, стальной стеной низлагающий сомкнутые ряды».

От этих недостатков частично освобождается Батюшков, сумевший правдиво показать русскую армию и поэтически изобразить орудия современного боя.

Он движется. Гремят щиты, мечи и брони,

И грозно в сумраке ночном
Чернеют знамена, и ратники, и кони:
Несут полки славян погибель за врагом.

На этом фоне изображен великий русский полководец М. И. Кутузов:

И старец-вождь пред ним, блестящий сединами
И бранной в старости красой.

После того как обстановка патриотического подъема и победоносной всенародной борьбы с иностранным вторжением уступила место наступлению всеевропейской реакции, характер исторической элегии меняется, она становится противоречивой, сочетая батальную патетику и скорбь по угасшей героической эпохе. Эти противоречия пронизывают «Переход через Рейн». Батальная поэзия этих стихов Батюшкова повлияла на Пушкина. К Батюшкову восходит пушкинский образ огромной страны, посылающей на борьбу с врагом свой народ («От потрясенного Кремля до стен недвижного Китая...»):

Стеклись с морей, покрытых льдами,

От струй полуденных, от Каспия валов,
От волн Улеи и Байкала,
От Волги, Дона и Днепра,
От града нашего Петра,
С вершин Кавказа и Урала.

(«Переход через Рейн»)

«Витийство» батальной поэзии XVIII в., метод гипербол и перифраз

Не громы ль с громами дерутся?
Мечами о мечи секутся,
Вкруг сыплют огнь, - хохочет ад...

(Державин. «На переход альпийских гор»)

заменяется раскрытием конкретных явлений:

Какой чудесный пир для слуха и очей!
Здесь пушек светла медь сияет за конями

И ружья длинными рядами,
И стяги древние средь копий и мечей.

Батюшков, изобразивший войну как разрушительную силу в «Воспоминании 1807 г.» и «Тибулловой элегии X», в этих двух элегиях находит яркие краски и мужественный и сильный стих для показа готовой к бою русской армии.

Но тут же, в большом вступлении об историческом прошлом рейнских берегов, поэт сетует об утраченном героическом прошлом. Этот мотив возникает еще ранее в стихотворении «На развалинах замка в Швеции» (1814). Прошлое в исторической элегии Батюшкова не только соотносится с идеей «тленности» («народы, царства и цари»), но и раскрывается в образах. Батюшков, правда, не стремится к проникновению в характер представлений определенной эпохи: в отличие от Жуковского, он дальше от истории. Историческая элегия Батюшкова была недоразвившимся жанром. Однако самый путь Батюшкова к показу других народов и эпох - через раскрытие «образа жизни», нравов, через картинные описания - предвосхищал пушкинский способ изображения явлений того же порядка.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10