Н.П. Верховский о Батюшкове. Часть 9
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10
9
В 1817-1818 гг. Батюшков и Уваров подготовляют издание переводов из греческой Антологии для предполагавшегося журнала общества Арзамас.
Так как Арзамас такого журнала не создал, подготовленные тексты были выпущены в 1820 г. отдельной брошюрой под названием «О греческой Антологии». Сборник содержал статью Уварова, переводы на русский язык, выполненные Батюшковым, и на французский, сделанные Уваровым. В 1821 г. Батюшков пишет «Подражания древним».
Античные пристрастия Батюшкова возникли задолго до начала работы над антологией и «Подражаниями древним». Но Батюшков скептически относился к интерпретации античности у Гнедича. Он иронически говорит о «пряжках Патрокловой брони», интересовавших Гнедича, и даже о Гомере. «Гомер, конечно, Гомер, но его читать нельзя без скуки во всю свою жизнь, ибо поэзия не есть ремесло». Для Батюшкова допереломного времени характерно сужение греческой античности до анакреонтики.
Впоследствии, когда он читает трагедии, собирается переводить «Филоктета» Софокла, работает над антологией и «Подражаниями древним», его представление об античном мире становится более целостным и глубоким, но попрежнему не имеет ничего общего ни с «археологическим», ни с идиллическим интерпретированием античности. Теперь он превращает античное влияние в актуальную эстетическую ценность и в источник обновления русской поэзии. По словам Белинского, «русская поэзия не знала еще Греции... как всемирной мастерской, через которую должна пройти всякая поэзия в мире, чтобы научиться быть изящной поэзией... Он был первый из русских поэтов, побывавший в этой мировой студии мирового искусства».
Батюшков дал такое применение античному наследию, которое вошло в обиход русской поэзии и сыграло существенную роль в подготовке поэзии Пушкина: антологический стих получил широкое распространение и у поэтов, писавших после Пушкина (Майков, Фет, Щербина и др.).
В антологии находит особое разрешение проблема типического в лирике, проблема освобождения переживания или чувства от всего случайного и побочного, проблема преодоления перифрастического стиля. Борьба с канонами классицизма путем бурлеска и всяческого «снижения» выполняла лишь негативные задачи, для решения же задач положительных требовались новые возвышающие и типизирующие средства.
Разновидности антологического жанра у Батюшкова чрезвычайно разнообразны. В антологии сливаются влияние античности и влияние Возрождения - Уваров в статье об антологии сближает с Петраркой византийца Павла Силенциария, любимого поэта Батюшкова среди антологических авторов. Батюшков переводит стихотворение Ариосто в антологическом роде «Девица юная подобна розе нежной». Отсюда проистекает разнообразие антологических тем, отсюда же вырастает идейно-философский лейтмотив антологии.
Жанрово-тематическос разнообразие антологии довольно значительно. Тут соединены и сентиментальная элегия («Свидетели любви и горести моей»), и моральное изречение, и языческая эротика, и своеобразная «историческая элегия».
Наибольшее значение для Пушкина имел элегический жанр антологии («К постарелой красавице» и др.), где Батюшков достигает большой отточенности и лапидарности:
Твой друг не дорожит неопытной красой,
Незрелой в таинствах любовного искусства:
Без жизни взор ее стыдливый и немой,
И робкий поцелуй без чувства.
Другую антологическую элегию «Изнемогает жизнь в душе моей остылой» Белинский высоко ценил за ее «пластическую образность, умеряющую внутреннее клокотание страсти и просветляющую его до идеального чувства».
Ранний Пушкин почти не воспринимает антологических тенденций поэзии Батюшкова. После же выхода антологии и знакомства с Шенье (1819-1820) он стремится к своеобразному унаследованию и соединению обеих тенденций.
Преодоление Батюшкова и выход за пределы его традиции совершаются Пушкиным позже, особенно после 1825 г. Белинский показал, что последние строки стихотворения Пушкина «Зима. Что делать нам в деревне?..»
Как жарко поцелуй пылает на морозе,
Как дева русская свежа в пыли снегов!
связаны с влиянием антологии Батюшкова:
Как сладок поцелуй в безмолвии ночей,
Как сладко тайное любови наслажденье!
Но из этого сопоставления ясно также, в чем Пушкин преодолел влияние Батюшкова. Оба предшественника Пушкина, Батюшков и Жуковский, подготовляя всеевропейское значение Пушкина, одновременно ослабили одну сторону русской поэзии, сильнее звучавшую в XVIII в. Это было ощущение народности и национальности. В этом отношении Державин стоял выше и Батюшкова и Жуковского (см. стихотворение «Тончию»). По этой линии Пушкин преодолевает Батюшкова и античную идеальность его последних стихов.
Идейно-философским лейтмотивом последних стихов Батюшкова в греческом духе является мысль о невозвратимости эллинского гармонического идеала. Своеобразие Батюшкова среди европейских поэтов, трактовавших античную тему, определяется тем, что он не выразил ни романтического томления, ни тоски по утраченному античному миру, но запечатлел его гибель в скупых и строгих образах. И в последних стихах Батюшкова сохраняется напряженность противоречия между устойчивым и ясным представлением об этом гармоническом мире и признанием его невозвратимой утраты. Здесь в зачаточной форме возникает то новое понимание истории, которое торжествует в мировоззрении Пушкина.
Батюшков не обладал пушкинским подлинно историческим мышлением, его взгляды на будущее человечества проникнуты религиозностью и признанием сверхъестественного в истории. Однако в своем творчестве он преодолевает эти воззрения. Антология и особенно «Подражания древним» не осуждают языческой красоты, но полны ее патетического превознесения:
Где стогны шумные и граждане счастливы?
Где зданья пышные и храмы горделивы?
Мусия, золото, сияющие в них?
И Батюшков, без всякой мысли о небесной каре (в отличие от своей статьи «Нечто о морали»), говорит о ходе истории, стирающем с лица земли отдельные нации и культуры. У него появляется просветленное представление о фатуме, - представление, которым он обязан античной трагедии; возникает мужественное стоическое примирение со смертью, и об ее неизбежности поэт говорит другим языком:
Без смерти жизнь не жизнь: и что она? Сосуд,
Где капля меду средь полыни.
В стихотворении «Ты пробуждаешься, о Байя, из гробницы» дан образ угасшего греко-римского мира в его тихом величии:
И никогда твои порфирны колоннады
Со дна не встанут синих вод.
Образ застывшей мертвой красоты становится в поэзии Батюшкова одним из самых многозначительных и выразительных. Таков образ мертвой девушки в стихотворении «Когда в страдании девица отойдет» из «Подражаний древним»:
Бледна, как лилия. в лазури васильков,
Как восковое изваянье:
Нет радости в цветах для вянущих перстов
И суетно благоуханье
Преодолевая религиозный мистицизм, Батюшков создавал такие ликующие языческие стихи, как третий фрагмент его антологии («Свершилось: Никагор и пламенный Эрот»), стихи с такой мощью и силой чувства, как «К постарелой красавице» и «Увы, глаза, потухшие в слезах». Он правдиво передавал в своей поэзии обаяние умершего античного мира. Но безысходное отчаяние восторжествовало над Батюшковым и продиктовало ему его последние стихи:
Ты знаешь, что изрек
Прощаясь с жизнию, седой Мельхиседек?
Рабом родился человек,
Рабом в могилу ляжет,
И смерть ему едва ли скажет,
Зачем он шел долиной чудной слез,
Страдал, рыдал, терпел, исчез.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 |
